Книга Вещая птица (по)беды  - Татьяна Коростышевская

Владельца этого похоронного великолепия в комнате не было. Огромная кровать была пуста. Я проверила, растерянно сделав пару шагов и даже прикоснувшись кончиками пальцев к прохладным гладким простыням.

– Какой сюрприз! – светлейший принц Эмбер вышел из смежной комнаты, судя по легкоодетости венценосной особы, служившей ванной. – Кузнецова! Мне раздеться или одеться?

На Эмбере были только широкие шелковые штаны, черные, как его поганое сердце. Влажные волосы спускались по плечам почти до талии. Полотенчико, которое хозяин держал в опущенной руке, было по контрасту снежно-белым.

С нечеловеческим желанием начать плеваться я не боролась, меня подвел организм. Слюны не было. В горле запершило – предутренние пробежки на каблуках по пересеченной местности выделению нужной жидкости не способствовали.

– Воды дай, – я пошарила взглядом по полкам и прикроватному столику в поисках графина.

Эмбер отбросил полотенце в угол, где оно с изяществом фламинго спланировало на какую-то статуэтку, укутав ее снежным сугробом.

– Что-то случилось?

Принц открыл дверцу резного мореного дубы шкафчика и достал оплетенную золотой проволокой бутыль:

– Это талая вода.

Бокал тоже был темным и отделанным золотой канителью.

– Держи.

Я протянула руку, наши пальцы соприкоснулись. Меня будто электрическим разрядом ударило. Я вздрогнула, судорожно схватила бокал и, размахнувшись, выплеснула его содержимое в ухмыляющееся лицо:

– С-скотина!

– Теперь мне будет позволено называть тебя только так?

– Из всех отвратительных волшебных существ этого мира…

– Я самое волшебное?

– Нет, самое отвратительное!

Я разжала пальцы. Бокал глухо упал на густой ворс ковра.

– Ты портишь мне жизнь! Всегда! С самого первого момента! Оставь меня в покое! Меня и Ларса! Дай нам пожить по-человечески, животное! Ну что я тебе сделала? Что?

Я топнула ногой, каблук подломился и треснул, и я позорно разревелась.

Вопреки ожиданиям, на выработку слез мой организм ресурсы отыскал.

Эмбер растерялся, потянулся ко мне, видимо желая утешить, я зарычала:

– Если ты ко мне прикоснешься…

– Хорошо, – принц поднял руки. – Сдаюсь! Заканчивай сама, я могу подождать.

И, подняв с пола бокал, он отвернулся к шкафчику:

– Пить уже передумала? Или мне повторить?

Я всхлипнула и пробормотала:

– Налей еще.

Ни кресел, ни стульев в комнате не наблюдалось, я прохромала к ложу и села на краешек.

Туфли погибли безвозвратно, впрочем, как и моя самооценка. Я, сокрушенно покрутив в руках отвалившийся каблук, положила его на черную простыню.

– Попытка номер два, – провозгласил принц, сунув мне под нос бокал, другой, не тот который успел побывать на полу, оплетка этого была серебристой. – Пей, полудева, и прекрати рыдать.

Я шмыгнула носом и выпила всю воду до донышка. Было вкусно и свежо.

– Еще!

Эмбер, с предупредительностью официанта ожидавший с бутылью в руке, наполнил бокал снова.

Я пила маленькими глотками, растягивая удовольствие. Эмбер, поставив бутыль на прикроватный столик, повел головой и уселся напротив меня, прямо на ковер, скрестив ноги по-турецки.

– Ну, рассказывай, чем я опять тебя взбудоражил.

– Тут такое дело…

И вот какими словами можно об этом рассказать?

Для начала, наверное, надо чем-нибудь швырнуть в поганца. Я замахнулась, принц без усилий перехватил мою руку, отобрал пустой бокал и поставил его рядом с бутылью.

– Давай, Кузнецова, не тяни время. Скоро мои подданные начнут интересоваться, с кем я так плодотворно провожу утро. А потом и моя прекрасная невеста явится оценить соперницу. И, поверь, не хотел бы я в этот момент оказаться на твоем месте.

Он сидел расслабленно, как довольный жизнью кот. Ненавижу кошек!

Невеста у него! А у меня жених! Только мне от этого никакого удовольствия. Хотя, нет – вру. Как это никакого удовольствия? Как будто отношения пары строятся только на сексе. У меня с Ларсом и так – все хорошо, мы любим друг друга, и мы счастливы.

– Прекрати свое воздействие на моего мужчину, – наконец выдавила я нейтральную, как мне казалось, фразу.

– А я на него воздействую?

– И не отвечай вопросом на вопрос! – повысила я голос.

– Кузнецова, ты поконкретней свои претензии излагай. Как я на него, по-твоему, воздействую?

И я выложила все подчистую. Мое невнятное бормотание не смогла бы расшифровать даже я сама. У принца от усилий, кажется, уши зашевелились – изумрудная сережка блеснула искоркой.

А потом Эмбер захохотал – как ребенок на новогоднем утреннике. Он смеялся, раскачиваясь из стороны в сторону, хлопая себя по бедрам и вообще демонстрируя мне безудержное веселье.

– Значит ты до сих пор девственница? Ха-ха! Прими мои искренние соболезнования! Хотя, знаешь, во всем есть своя светлая сторона. Девственность важна для некоторых магических обрядов. Если ты перестанешь себя жалеть, сможешь еще раз разыграть эту карту. Во многих культурах…

Я не зарычала, не заплакала, а просто прыгнула на принца, схватила его за волосы и с наслаждением вцепилась зубами в мочку уха. Кровь у благородного альва была соленой, в цвете я уверена не была, обзор закрывали волосы соперника.

На моей стороне был эффект неожиданности. На его… все остальное: вес, рост, длина рук, мускульная сила.

Через две секунды я оказалась распростертой на мягком ковре и придавленной к полу телом принца Лета.

– Ты пришла за этим? Хочешь, чтоб я лишил тебя невинности, Дария? – с ненавистью шептал он. – Даш-ша!

Он отодвинул отворот шубы, кончиками пальцев дернул блузку, крошечные ониксовые пуговки брызнули во все стороны.

– Да? Ты за этим пришла?

По его щеке текла кровь, в цвете которой причудливо смешались два оттенка – алый и золотой. Кровь альва, кровь высшего.

– Освободи моего мужчину, – я тоже умела шептать с ненавистью. – И никогда не называй меня по имени!

В глубине золотистых глаз бушевало пламя. На одно страшное мгновение мне показалось, что Эмбер меня поцелует – он смотрел на мое искаженное ненавистью лицо с какой-то первобытной жадностью.

Я сглотнула, вкус его крови на губах мешал сосредоточиться. Животом и бедрами я ощущала чужое сильное тело, готовое не к драке, а к любви.

Принц отстранился от меня, опираясь на руки. Прислушался. Выражение его лица изменилось, принимая свое обычное лениво-расслабленное выражение.